Архив! © pARTisan #3’2004

Лучший пример постколониального авторского мышления — полнометражный игровой дебют режиссера-документалиста Андрея Кудиненко «Оккупация. Мистерии». Фильм, закрытые премьерные показы которого прошли в октябре 2003 года, успел вызвать острый интерес у отечественного зрителя, серию публикаций в негосударственной прессе и съездить на кинофестиваль в Роттердам. Его нет в прокате, его не купить в видеомагазинах. Однако это настоящее событие — прощание с советским мифом и одновременно попытка создать новую национальную мифологию. Про парадоксы «партизанского кино» рассказывает автор самого яркого белорусского фильма последних лет Андрей Кудиненко.

Максим Жбанков: Вас не смущает, что сейчас возникла удивительная ситуация: есть большой спрос на ваш фильм, а удовлетворить его никак нельзя? Такая партизанская ситуация.

Андрей Кудиненко: Это создает интригу и нагнетает интерес. Звонят люди, просят фильм, переписывают, друг другу сообщают. Мы дарим кассеты тем, кто звонит. Но стараемся пока давать только хорошим знакомым, узкому кругу. Хотя смотрят многие, поэтому отзывов приходит немало. Даже из «Советской Белоруссии» почему-то позвонили: «Хотелось бы с вами встретиться и обсудить: а надо ли показывать войну так правдиво, как в вашем фильме?» Много интересного шлют по интернету. Один человек даже написал: «Теперь у меня появилась надежда жить тут».

М. Ж.: Вы продали фильм московской фирме «Кармен» (серия «Другое кино») с правами видеопродаж на территории СНГ (кроме Беларуси). А кто будет заниматься продвижением фильма у нас?

А. К.: Мы хотим попробовать сделать это сами. Местная ситуация понятна, и хочется проверить, можно ли такое кино продать тут и за какие деньги.

М. Ж.: Как долго вы работали над фильмом?

А. К.: Первый эпизод был сделан в феврале — мае 2001 года. Мы тогда сняли несколько рекламных роликов, и появилась идея сделать маленький фильм. Все это происходило на фоне создания картины «В августе 44-го». Так появилась наша короткометражка, которая заинтересовала разных людей, и мы начали думать о том, как сделать полный метр. С короткометражкой сложнее: ее никто не хочет ни покупать, ни продвигать.

Кроме того, оставалась какая-то недоговоренность, неоднозначность. Два последних эпизода снимались в феврале прошлого года, монтаж закончился 20 марта, звук и окончательный вариант сделали к 22 июня. Полнометражная «Оккупация» вызвала большую позитивную реакцию.

М. Ж.: Основная идея фильма возмутительно полемична. Я вижу тут попытку создать как бы альтернативную историю войны. При этом мне вспоминаются не кинематографические, но литературные аналоги — «Блокадная книга» Гранина и Адамовича, например.

А. К.: Конечно, и Быков, и Адамович. Саша Качан (автор сценария. — М. Ж.) их активно перечитывал. Над фильмом работало много энтузиастов, специалистов по тому времени. Люди приносили нам массу материалов, в основном не опубликованных. Кроме того, у нас были, в том числе, нелитературные источники. Хотелось сделать наши истории универсальными, и тут стиль во многом диктовали традиции античной трагедии. Например, когда мы придумывали новеллу о матери, была перед глазами Медея. С киноаналогиями тоже было интересно. Согласно нашему замыслу в первой новелле должны были проскакивать интонации братьев Коэнов. А потом у меня в голове все время  почему-то был Пазолини.

М. Ж.: Как можно обозначить жанр «Оккупации»?

А. К.: Тут движение в сторону Аристотеля. Катарсис, очищение через ощущение трагедийности того, что происходит. У нас в первоначальном варианте сценария даже хеппи-энд определенный был: мальчик встречал того, кто назвался его отцом. Актер, который играл «отца», на этом настаивал, композитор тоже. А я был решительно против.

М. Ж.: Лишать зрителя хорошего финала в таком драматическом фильме, наверняка, жестоко.

А. К.: Не думаю. Мне нравится взгляд на это Романа Поланского, который фильмы с хорошим финалом называет «унитазным кино». Мол, получили красивую картинку под занавес — а все, что было до нее, вылетает, «смывается». А трагический финал тебя цепляет и продолжает пытать еще долго после фильма.

М. Ж.: Как подбирался актерский состав?

А. К.: Сложно. Хотя насчет Штыркина сомнений не было. Когда Колбышев прочитал сценарий, сразу сказал: «Его играть буду я. А если нет, испорчу вам жизнь!» А Кот шел по коридору случайно! Мы планировали на эту роль другого актера. Но он прочитал сценарий и отказался из-за религиозных соображений. Долго не могли никого найти. И тут Кот идет по коридору. Когда усы приклеили (он сам придумал), все были в шоке — образ получился! Еще ему случайно кожух этот надели. Он же сам худой, а было 27 градусов мороза. Художник по костюмам ему для обогрева кожух и дала. А ему этот кожух лег! Сразу решили: надо его снимать так, выглядит как здоровый парень. А то худенький, маленький… Как «альпийский стрелок»!

А шляпу ему я придумал специально, потому что, когда смотрел архивные материалы про партизан, меня удивила их странная одежда. Не как в кино! Хотя папаху мы Штыркину принципиально оставили. Как такой привычный знак. А на самом деле там все носили колпаки, а на колпаках — звезды. Действительно, как ребята из вестерна.

И что интересно: лучшие советы по выбору актеров мне всегда давали не режиссеры или актеры, а художники.

Зеленковскую мне посоветовал художник кино Игорь Хруцкий, хотя сценарист писал под другую актрису. Много актеров, кстати, посоветовал Курейчик. Например, мать из второго эпизода.

М. Ж.: Музыкальный ряд сложился сразу?

А. К.: Музыку написал Андрей Волков, известный звукорежиссер. Работает на «Беларусьфильме», сам родом из Питера. Как композитора в кино это его дебют. Я дал сценарий, Волков сделал согласно сценарию музыку практически для всего фильма, но она не подошла. Давила, была сумрачная. Так он воспринял сценарий. А потом начали работать вместе. Мне хотелось таких вестернских мотивов: Морриконе тут, безусловно, повлиял.

М. Ж.: Морриконе, действительно, читается. Но в эпизоде, скажем, встречи в лесу полицая с односельчанином-партизаном упоминаются и сами вестерны Серджио Леоне.

А. К.: Так Морриконе для него и писал! Еще наш фильм с «Мертвецом» Джима Джармуша сравнивают, говорят, что Толя Кот на Джонни Деппа похож. Хотя мне и мысли такой в голову не приходило.

М. Ж.: В процессе съемок было мнение, что фильм вызовет неоднозначную эмоциональную реакцию аудитории?

А. К.: Он принципиально ради этого и снимался. Мы понимали, что за такое могут и по шапке дать.

М. Ж.: Страшно не было?

А. К.: Нет. Мы все-таки старались снимать партизанским методом, особенно не афишировать свою работу.

М. Ж.: Наивный вопрос: а почему все же фильм не делался на «Беларусьфильме»? Почему было необходимо партизанство?

А. К.: Потому что я в принципе не представляю, как на «Беларусьфильме» можно сейчас сделать полноценный фильм. Это во многом связано с техникой. Мой звукорежиссер, например, страдает ужасно. Есть и такая вещь, как «худсовет». Когда смотришь, какой материал они запускают, кажется, что они сознательно выбирают самое худшее. Почему — загадка. Может, для того, чтобы это кино было менее конфликтным и более привычным и традиционным.

Выбирают не автора, но материал. Бывает, что режиссеры отказываются от него, и тогда подбираются более тихие, послушные исполнители. Например, сейчас запущен фильм по Чергинцу. Уже декорации стоят, а кто будет режиссером, неизвестно до сих пор.

М. Ж.: Вы отказались от «Беларусьфильма» из соображений творческого характера или организационно-административного?

А. К.: И то, и другое. Они с нами сами не работают. Наши проекты игнорируются, а то, что они предлагают, нам не нравится. Интересно, что отдельным людям из властных структур нравится, но, собравшись вместе, они говорят совсем другое.

М. Ж.: Сейчас, когда фильм готов, какая-либо официальная реакция была?

А. К.: Госрегистр отреагировал. Мы зарегистрировали фильм, а потом нам начали говорить: «А при чем тут Молодежная студия XXI? Вычеркните ее совсем!» Чтобы не было никакого отношения государства. Во время съемок Молодежная студия нам костюмами помогала, а из Министерства часто просили посмотреть кассету с рабочим материалом, но мы не давали.

Они же кино официально не дают снимать, а контролировать максимально хотят. Мы не конфликтовали, но тихо дистанцировались и работали дальше.

М. Ж.: В чем особенности независимого кино по-белорусски?

А. К.: Очень много времени занимает постпродукция. Потому что все приходится делать с ноля, самим придумывать технологии, особенно в работе со звуком. Мы долго экспериментировали на домашних компьютерах, на студии, но все равно было много ошибок. Есть, конечно, проверенные мировым опытом рецепты, но они дорого стоят. Кроме того, у нас всего одна студия, которая делает хороший цифровой звук.

В наших партизанских условиях качество звука — первое дело, и времени на это пошло много. Мы озвучивали каждого актера по отдельности, музыку делали в стереоварианте. Только синхронные шумы писали дней пять.

М. Ж.: Ваш сегодняшний партизанский статус вас удовлетворяет как художника?

А. К.: Нет, конечно, каждый мечтает о каннской лестнице. Но, думаю, то, что предлагает мне, скажем, «Телефильм» будет просто рабством, жестким исполнением условий. Окончательная цель все равно, как сказал Фасбиндер, «работать на своей маленькой фирме и снимать недорогие фильмы».

Потому что лучше потерять целомудрие, чем независимость. Это Бродский сформулировал.

Беседовал Максим Жбанков

Мнения авторов могут не совпадать с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам.