Жажда простых вещей

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

«World Press Photo 2012», Галерея «Ў»

Книга отзывов

«World Press Photo 2012», Галерея современного искусства «Ў», Минск 10–24.12.2012

Не успела выставка «World Press Photo 2012» открыться, как в блогах уже начали задаваться вопросы организаторам. Один из таких вопросов: а  можно ли соотнести экспозицию выставки с искусством документальной фотографии, и если вдруг нет, — то почему такая выставка экспонируется в галерее современного искусства?

Первая часть вопроса — о художественной ценности выставки — кажется вещью субъективной. А если вспомнить основные критерии документальной фотографии — реальность зафиксированного события и функцию документа — в принципе, решается сама собой.

В данном случае вызывают интерес определения документальной фотографии в разных языковых пространствах. Так, например, в российской Википедии ставятся акценты на ангажированности современной документальной фотографии, ее субъективности, а также на том, что она часто является «идеологическим или социально-критическим свидетельством описываемых явлений». Это предложение абсолютно отсутствует в английской статье, что говорит, во-первых, о том, что в глобальном контексте современного искусства в принципе с осторожностью пользуются понятием объективности (как это возможно, когда в любом случае есть автор?). Во-вторых, нет такой боязни перед социальной критичностью, потому что именно этот критерий является одной из основных характеристик contemporary art, который таким образом пытается отмежеваться от массового искусства.

Интересно также, что на постсоветском пространстве не только сосредоточиваются на ангажированности (например, стоит упомянуть споры, которые развернулись на photographer.ru после «World Press Photo 2008»), но и упрекают современную пресс-фотографию в «некой эстетской кровожадности».

Дело не в том, что факт ангажированности или использования документальной фотографии политическими силами и СМИ как инструмента пропаганды не обсуждается в США или в Западной Европе, например. На мой взгляд, там это хорошо понимают. Но также отдают себе отчет в том, что сопротивляться этому процессу, отказываясь, например, от пресс-фотографии, бессмысленно. Ответственность в данном случае должна лежать на самих авторах и изданиях, которые с определенными целями печатают полные «эстетской кровожадности» снимки.

Что касается второй части вопроса — соответствия галерейного пространства такого формата выставкам, как «World Press Photo», — она, как оказалось, актуальна и для международного арт-сообщества. Именно этой проблеме был посвящен «New York Photo Festival» в Бруклине, который состоялся в мае этого года.

Сара Коулмен, американская арт-журналистка, рассуждая о бруклинской выставке, в своей статье «Is it art? Documentary photography at the New York Photo Festival» затронула несколько аспектов документальной фотографии: пространство (если снимок делался в информационных целях, как его можно размещать в галерее, которая не имеет этого контекста?), контраст между белоснежными стенами галереи и жестким содержанием фотографий, использование социальной фотографией приемов изобразительного искусства и др.

Не придя к конкретным выводам, Сара Коулмен тем не менее признает, что экспозиция «New York Photo Festival» вызвала у нее много сильных переживаний. Арт-журналистка также приводит слова Гленна Руга, одного из кураторов, который отмечает интерес со стороны зрителей именно к документальной части проекта.

Бесконечная череда посетителей характерна и для выставки «World Press Photo 2012» в Галерее «Ў». За все годы существования Галереи сложно вспомнить такое количество людей в зале. Такой спрос можно объяснить хорошей рекламой или, в принципе, популярностью фотографии как жанра. Но, на мой взгляд, такое объяснение слишком упрощенное, особенно когда видишь, как внимательно люди рассматривают каждый фотоснимок и сколько времени проводят на выставке.

Гленн Руга, например, объясняет востребованность социальной фотографии тем, что ее язык более доступен  широкой аудитории, а месседж лежит на поверхности, — в отличие от концептуального искусства, где к смыслу работы надо пробираться через внешний слой.

Но, кроме понятности языка и содержания, такой интерес, а также то воодушевление, которое появляется на лицах белорусских зрителей, в особенности молодежи, можно объяснить еще и тем, что сегодня, когда наблюдается  дефицит идеи с большой буквы и идеалов с большой буквы, воодушевляет и вызывает бурю эмоций именно тот акт (искусства), автор которого отправляется в самую чащу самых страшных событий. Туда, где все понятно (жизнь, смерть, справедливость, насилие и т. д.), где он сам становится солдатом на войне человеческих страданий.

И, вероятно, именно это — возможность стать сопричастным к величайшему концепту: показывать людям правду, — так манит изголодавшихся по простым вещам людей.

Искусство перестало быть великим. Эпоха, когда оно имело право играть в параллельные художественные миры, наверное, ушла навсегда. Работам, которые представляют собой игру концептов или которые родились в уютных мастерских, перестаешь верить.

Настоящим искусством видится то, где автор непосредственно сквозь себя пропускает боль и страдания. Он сам становится тем материалом, хлебом, который потом будет «надкусывать» зритель.

Эти кровавые, болезненные, жестокие фотографии нужны не тем, кто на них изображен, и даже не журналам, для того чтобы увеличить свой тираж (хотя, как отмечают кураторы, найти медиапространство для таких работ становится все сложнее: какой бизнесмен захочет видеть свой товар среди трупов?). Это нужно в первую очередь тем, кто смотрит на эти работы и ощущает, как под толстым слоем «жира» шевелится жизнь. Все еще шевелится.

Из интервью с Андреем Ленкевичем, белорусским координатором «World Press Photo 2012»

Андрей, как случилось, что «World Press Photo» наконец решили приехать в Беларусь?

Андрей Ленкевич: Я не могу выступать представителем «World Press Photo». Но знаю, что в течение последних пяти лет они получали предложения от разных молодых людей из Беларуси, которые хотели привезти сюда выставку. Это очень дорого, и, разумеется, внутри страны таких денег нет. Такие выставки обычно привозят крупные институции. «World Press Photo» никогда не соглашаются работать с физическими лицами, это должны быть или государственные институции, или крупные НГО. Насколько мне известно, полгода назад, после наших парламентских выборов, они все же нашли ресурсы и решили приехать в Беларусь. Но, когда я начал заниматься уже непосредственно координацией проекта, уверенности не было до последнего момента. Наконец, выставка тут, она работает, благодаря, в том числе, большой команде — группе волонтеров, которые разгружали и вешали фотоснимки, нашему дизайнеру. С афишей вышли сложности, потому что в «World Press Photo» вся печатная продукция должна быть выдержана в едином стиле, а для кириллицы нет такого шрифта. Поэтому дизайнер подбирала несколько вариантов, и все это официально утверждалось «World Press Photo».

Были ли какие-то проблемы на таможне?

А. Л.: Все прошло спокойно. Надо, конечно, знать, что такие процедуры занимают три дня, и поэтому мы немного волновались. Но все снимки были предварительно распечатаны, каждый можно было рассмотреть.

Как раз накануне произошли события с каталогами «Белорусского пресс-фото», несколько экземпляров которых задержали на таможне и сожгли.

А. Л.: Мне кажется, что эта история рассказана слишком узко. Да, эти 40 экземпляров сожгли, но мы знаем, что прежде тираж этих каталогов — 500 или 1000 экземпляров — спокойно въехал в Беларусь, через эту же границу, со всеми бумагами. Прошел таможню и сейчас спокойно продается в магазинах города. Другая история вышла с этими экземплярами, которые организаторы «Белорусского пресс-фото», возвращаясь с фестиваля в Литве, везли с собой. Я  понимаю, что был какой-то начальник, который хотел видеть ситуацию на шаг вперед, ему показалось, что эти книжки несут угрозу, и он решил их конфисковать. Но были презентации, выставка, каталог официально продается — это также надо упоминать. Мне кажется, профессионализм журналистов в том и заключается, чтобы рассказывать всю историю.

В чем ты видишь причину такого интереса белорусов к выставке «World Press Photo»?

А. Л.: Я, конечно, могу сказать, что была профессионально сделана рекламная кампания: повсюду в городе висели афиши, на крупнейших  белорусских порталах размещены анонсы и т. д. Но есть еще один ответ: у людей существует огромный внутренний голод, они хотят яркого события, эстетики, красоты. Важно, конечно, что про выставку сделали материалы все четыре государственных канала, — и это удивительно. Спасибо журналистам, которые нейтрально и объективно рассказали о проекте, никто не сделал каких-то акцентов, спокойно, например, говорили и об «арабской весне».

Вот где, на мой взгляд, ответ на вопрос, что такое Беларусь. Ты не всегда точно знаешь, как будут развиваться события. Казалось бы, выставка может восприниматься как угроза, потому что там рассказывается о событиях, связанных с революциями. Тем не менее заинтересованность проявили все государственные медиа. Правда, нигде не звучит название Галереи «Ў», поэтому людям приходится искать.

Ты отметил одну из причин интереса к выставке — жажда красоты. Но в случае с «World Press Photo» — специфической красоты. Потому что на большинстве  фотографий демонстрируются боль и страдания.

А. Л.: Когда я говорю красота, имею в виду, как сделана экспозиция, развешены работы, организованы события вокруг выставки и т. д. Что касается содержания фотографий, — да, это не всегда приятно видеть.

Я понимаю, почему именно такой фокус выбирают современные документалисты. Действительно, когда в медиа, интернете доминирует совсем другое: цветочки, котики, гламурные женщины и мужчины, — каким-то образом нужно возвращать человека к реальности. Но, мне кажется, те, условно говоря, против кого или чего направлена эта выставка, на нее не придут: зачем им терять свой внутренний комфорт?

А. Л.: Опять выводы — но откуда мы знаем? Мы же не спрашиваем у посетителей, с какою целью они приходят. Я вижу большое количество людей разного возраста. Приходят, в том числе, и мои знакомые со своими женами, которые живут в своем мире и ездят, например, в Вильнюс только на шоппинг, никогда не заезжая в исторический центр. И этих разных людей выставка воодушевляет, удивляет, вызывает эмоции. Она не направлена против кого-то, чтобы сломать какие-то конструкты. Выставка в том виде, в котором есть, — это факт.

Мир, в котором мы живем, отчасти такой, каким он показан на выставке, а не в ленте наших френдов на facebook. Это то, чем сегодня живут мировые медиа, — в отличие от белорусских. Это такой срез важнейших событий. Можем ли мы изменить посредством выставки мир или сломать определенный конструкт? Нет, но мы можем повлиять на некоторых людей. 

Поэтому приходите на выставку, оставляйте свои отзывы. Интересно, что люди пишут абсолютно разные вещи. Даже один 6-летний мальчик написал. У нас есть, конечно, ограничения по возрасту, но, наверное, он был с родителями и написал, что ему понравилось, и даже нарисовал тот снимок, который тронул его больше всего.

Беседовала Татьяна Артимович

Фотографии © pARTisan

Мнения авторов статьи могут не совпадать с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам.


Leave a Reply


pARTisan©, 2012-2024. Дизайн: Vera Reshto. Вёрстка: Swagg.byАнтивирус для сайта WordPres СтопВирус

107 queries in 0,279 seconds.