Известность молодому художнику из Санкт-Петербурга Петру Павленскому принесла акция «Шов» в защиту панк-арт-группы «Pussy Riot» (2012). Художник зашил себе рот и с плакатом в руках вышел к Казанскому Собору.

Почти через год он осуществил свою вторую акцию – «Туша». Обнаженного и плотно обмотанного колючей проволокой, его принесли к зданию Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Так Павленский высказался против репрессивной политики властей (за эту акцию он был удостоен первого приза Альтернативной премии «Российское активистское искусство» в номинации «Акции, реализованные в городском пространстве»). Недавно в ноябре уже в Москве на Красной площади произошла его третья акция – «Фиксация»: художник прибил свою мошонку гвоздем к брусчатке. «Яйца — метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества», – комментировал Павленский.

Своими идеями об ответственности, институте власти и о том, почему Майдан – хороший пример для других постсоветских стран, делится ПЕТР ПАВЛЕНСКИЙ

ВЗЯТЬ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

В поле акционизма меня как действующую фигуру вывела власть, а именно карательный процесс над «Pussy Riot». Напрямую меня это как будто и не касалось, ведь я никого из них лично не знал. Но то, что происходило в тот момент, мне показалось таким откровенным зверством, особенно это желание запугать общество этими дешевыми трюками, типа показательного процесса. Я воспринял это именно как удар по искусству, увидел, как клерикальная идеология покушается на сферу искусства.

Сначала я ожидал, что другие художники консолидируются и, например, начнут бойкотировать, какие-то подрывные проекты придумывать. Но никто ничего не сделал, были эпизодические разговоры, но решительных действий не было. Когда я об этом говорю, то я имею в виду прежде всего Петербург, но в других городах ситуация была не лучше. Только в Москве собиралась более внятная организованная поддержка. Этого все равно было мало. И тут  произошел первый важный для меня момент: я перестал смотреть на других. Понял, что, если что-то не нравится, нужно начинать с себя. Почувствовал именно себя ответственным за свое понимание происходящего, за сферу искусства в данном случае,  на которую, как я понимал, ведется атака.

И ничего не сделать было бы для меня предательством моих идей, позиций. Моего отношения к происходящему вокруг.

«ШОВ»: ТУПИКОВАЯ СИТУАЦИЯ ДЛЯ ВЛАСТИ

Сначала планировал достаточно спокойный одиночный пикет с плакатом  «Акция “Pussy Riot” была переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа (Мф.21:12-13)». До этого я проверял эту фразу и увидел, что она хорошо работает в спорах на эту тему, и именно из-за ее эффективности решил ее вынести в публичное пространство. Тем более необходимо было проявить очевидный факт, что РПЦ выступает против ключевой фигуры в христианской мифологии. А потом за несколько дней до проведения я понял, что мне не достаточно, если это будет только прочитано, один текст не в состоянии выразить масштаб этого конфликта. В самой ситуации отсутствовал потенциал развития, все было слишком плоско и недосказано.  И мне в голову пришла идея показать, что происходит с обществом в этот момент – людям буквально затыкают рты. Да, с одной стороны, зашитый рот – очевидный жест: людям показывают, что нужно молчать, это крайняя степень выражения происходящего. Но с другой стороны, я понимал, что могут появиться сотрудники полиции, и тогда зашитый рот создаст ситуацию, когда они ничего не смогут сделать. Будут что-то спрашивать, но не смогут получить показания: я физически не смогу им ничего сказать.

Таким образом делается высказывание, адекватное происходящему, но при этом создается тупиковая ситуация для власти.

Мне было важно никак не откликаться на действия власти, иначе мое действие было бы разрушено. Понятно, что мог сразу подойти полицейский и потребовать паспорт. Нужно будет лезть в карман, доставать паспорт, то есть  вести себя по сценарию власти. Поэтому я сделал себе установку не реагировать на все, что происходит, пусть ситуация разворачивается вокруг меня. И действительно все сработало: полиция оказалась даже более беспомощной, чем я представлял. Люди, которые видели происходящее, поняли, о чем я говорю: был визуальный жест, был текст. Но при этом мне не надо было говорить. Охранник был так испуган, что даже не смог порвать плакат. Когда приехала полиция, конечно, попробовали попросить паспорт, но это было бесполезно. Стали ходить вокруг меня, вызвали медиков. И только когда меня посадили в карету скорой помощи, когда дверь закрылась, стало понятно, что акция закончилась.

И как ни странно, ситуация для меня повернулась в положительную сторону. Должно было быть заключение психиатра, и многое зависло от того, кто это будет: функционер от власти или – человек. И это оказался человек. Я был уверен, что мне поставят диагноз. Но подошла женщина, задала несколько вопросов, спросила, за что я вышел, и поскольку рот у меня был зашит, она сама начала делать предположения. Вторым её предположением было «Pussy Riot», я утвердительно покивал головой, и она сразу сказала, что понимает мое действие.  Это был первый человек, который меня подержал, и в этот же день я смог вернуться домой.

ЭТО ПРЯМОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ЛЮДЬМИ

После этого я понял, что жест такого рода – это и есть настоящее искусство, которое говорит об обществе и обращается к обществу. Это прямое взаимодействие с людьми. В отличие от искусства, которое вписано в арт-систему. Да, там тоже говорится о высказывании художника, которое  должно быть донесено до аудитории. Но находясь в галерейном пространстве, это высказывание нейтрализуется, происходит политическая лоботомия, оно уже адресовано не тем и будет говорить не о том. А когда покидаешь арт-систему, выходишь в зону риска, сразу входишь в прямой контакт с теми, к кому обращаешься. Причем это происходит помимо воли тех, у кого служебная обязанность – создавать блокаду искусству.

Люди подходят, включаются, начинается рефлексия, рассуждение – почему так происходит, начинают сопереживать. Дальше кто-то остается наблюдать, кто-то уходит. Я воспринимаю этих людей как социальное тело, которое каким-то образом реагирует на происшедший импульс. Но есть непосредственно включенные в действие, например, охранники, полицейские, медики, следователи.

То есть они превращают акцию в некий длительный перформанс с множеством действующих лиц.

Например, в «Туше» полицейские начали накидывать на меня тряпку, но она цеплялась за проволоку. Какой-то гопник выполнял приказы полицейских и с женскими щипчиками бегал вокруг. Принесли большие ножницы, разрезали проволоку, опять накинули тряпку, но они сами опасались проволоки, боялись за нее зацепиться. Затем они все-таки справились с проволокой, телом и тряпкой, смогли взвалить меня на плечо и понесли через главный вход законодательного собрания Мариинского дворца.  А туда даже чиновники ходят со служебного входа. А голого человека провели через парадный вход, что, конечно, стало удачным завершением акции, придав ей значительность. Есть действие, которое продумываю и совершаю я, но то, как оно разворачивается и начинает жить дальше, уже от меня не зависит.

КАРАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА – ТОЖЕ ПРЯМАЯ АУДИТОРИЯ

Полиция вынуждена соприкасаться с прецедентом искусства, разбираться, искусство это или нет, определять для себя связь акции с политическим контекстом, искать, как на это реагировать, какой можно применить закон и т. д. Начинают, например, фабриковать какое-то дело, но в результате все рассыпается. Например, после «Туши» они три раза пробовали отправлять дело в  суд, но ничего не получалось. Так они помимо своей воли оказываются аудиторией и даже соучастниками акта искусства. Вряд ли они пошли бы на какую-нибудь площадку смотреть и разбираться.

С последней акцией было то же самое. Полиция очень беспокоилась из-за того, что я там нахожусь. Они долго придумывали, что это такое и что с этим делать. В результате они решили закрыть меня белой тряпкой, огородить площадь, выгнать оттуда людей. Опять они захотели остаться единственной аудиторией. Потом пошла череда из врачей, следователей. Сейчас подключаются  новые следователи. То есть количество зрителей, людей, которые становятся соучастниками и вынуждены для себя формулировать, что это такое, растет.

ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ДВОИХ

Я понимаю власть как аппарат насилия. Если власть перестанет придумывать новые и использовать старые методики контроля и управления людьми, она перестанет быть властью. Власть – это не какие-то конкретные люди, это явление такого взаимоотношения между людьми, когда одна группа людей начинает управлять, подавлять, контролировать другую группу. И в этом процессе всегда находятся двое: один, который именуется властью, и второй, на кого действие направлено. Что может между этими двумя происходить, всегда зависит от обеих сторон.

Поэтому для меня в акции важно не давать отклик власти. Если бы я, например,  во время акции полез бы за паспортом, кто был бы виноват в том, что акция сорвалась? Полицейский, который просто подходит и выполняет свою функцию, или  я, который выполнил его требования? В этом случае виноват буду я, потому что знал, что делаю.

То же самое происходит в отношениях между властью и обществом. Общество в любом случае количественно превосходит группу людей, которые являются властью. Но оно дает отклик, позволяет власти быть аппаратом насилия. Люди, поддаваясь своему  страху, позволяют власти становиться еще большим аппаратом насилия и контроля. И  ответственность всегда лежит на обеих сторонах.

Общество не может быть пассивно. Хотеть и требовать мало, нужно  делать что-то еще, проявлять действия.

РАЗРУШИТЬ СХЕМУ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Власть стремится к тому, чтобы общество стало населением, которое они воспринимают как биологический материал, как объект. Когда же я совершаю действие, из некоего объекта манипуляции я превращаюсь в субъект, начинаю действовать.  И во время проведения акции мне на какой-то момент удается  изменить сценарий взаимодействия между этими двумя полюсами. Я разрушаю эту схему, обнажаю процессы объективации и стремлюсь показать пример простого действия.

Но, конечно, таких примеров, сбоев в этой схеме должно быть больше. И я надеюсь, что как когда-то меня как единицу действия породил процесс над «Pussy Riot», так будут возникать новые действующие единицы, которых породит конфликт между обществом и властью. За счет этого, в принципе, и поддерживается культура сопротивления. Эти прецеденты являются моделями сопротивлениями, и они могут сыграть свою роль.

МАЙДАН: ЭТО ПРИМЕР ТОГО, ЧТО УЖЕ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ФИКСАЦИЕЙ

Яркий пример – то, что происходит сейчас в Украине. Я не знаю, чем это закончится, но, безусловно, для России это хороший пример того, каким должно быть общество. Можно спорить: нужно ли людям вступать в ЕС, хорошо это или плохо. Но тут важно именно то, что общество показывает, что оно не является безвольным скотом. Люди не согласны, и они начинают противодействие. Если даже потом окажется ошибкой то, что они хотели в ЕС, это не важно: общество будет исправлять эту ошибку.

Но сейчас они ведут себя именно как сознательные единицы, а не как объекты манипуляции.

Моя акция «Фиксация» как раз показывала то состояние, когда люди ничего не делают, это то, что происходит сейчас в России. А в Украине сейчас мы видим пример того, что не является фиксацией. То, как это началось, то, что делают эти люди, заслуживает уважения и является для нас примером.

ПОСТОЯННО МЫСЛИТЬ ПОЛИТИЧЕСКИ

После первой акции многие вещи утратили для меня значение.  Я учился, например, в художественном вузе, но через некоторое время после проведения акции «Шов» я был вынужден уйти. Мне и раньше многое не нравилось. Я видел, что студентов попросту дурачат: делают из них обслуживающий идеологию персонал. Поэтому и понял, что не могу закончить это заведение: получить этот диплом – значит получить подтверждение того, что ты прошел стандартизацию, ты соответствуешь стандарту обсуживающего персонала.  Зачем мне это нужно? У меня, конечно, изменилось отношение к искусству. Вопросы: что есть искусство, для чего им заниматься и т. д. – волновали меня и раньше. И после акции я на практике убедился во многих вещах.

Но главное –  появилось  внутреннее напряжение:  я почувствовал серьезную ответственность за свои действия.  Возникла необходимость постоянно в отношении всех вопросов мыслить политически.

И, на мой взгляд, то, с чем должен жить каждый художник (в принципе, человек любой профессии), это постоянное ощущение ответственности за то, что происходит вокруг. Потому что любая власть, так или иначе, зависима от людей. И она это понимает.

Разговаривала Таня Артимович, декабрь 2013

Фотографии © Петр Павленский

Мнения авторов не всегда совпадают с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам.